То, чему надо учить каждое поколение и культивировать соответствующее поведение в массах

Дэвид Герролд "ДЕЛО ЧЕЛОВЕКА" (Война против Хторра-І)

Цитаты из текста, - то, чему надо учить каждое поколение и культивировать соответствующее поведение в массах

"…Он приковылял в комнату, бросил клипборд на стол и обратился к нам: – Прекрасно! Я хочу находиться в этой комнате не более чем вы! Но этот курс обязательный для всех – так выжмем все лучшее из плохой ситуации!

Он был коренастый, как медведь, грубоватый и раздражительный. У него были начинающие седеть волосы и серо-стальные глаза, ввинчивающиеся в вас, как лазер. Нос толстый; похоже, был сломан несколько раз. Он выглядел, как танк, и двигался странной катящейся походкой. Покачиваясь при ходьбе, он был неожиданно грациозен.

Он стоял перед нами, как неразорвавшаяся бомба, и глядел на нас с очевидным отвращением. Он смотрел сердито – выражение, которое мы быстро научились распознавать, как общее недовольство нашим испугом, причем не каждым из нас в отдельности, а всем классом, как целым.

– Меня звать Уайтлоу! – рявкнул он. – И я не являюсь приятным человеком!…

Ого!?… -… Так что, если вы думаете, что пройдете курс, подружившись со мной, забудьте это! – он так свирепо смотрел, как если бы ждал от нас такого же взгляда. – Я не хочу быть вашим другом. Так что не тратьте времени. Все очень просто: я должен сделать дело! И оно будет сделано. Вы тоже должны сделать дело. Вы можете сделать его легко и взять ответственность на себя – или вы можете сопротивляться, и тогда я вам обещаю – этот класс станет хуже преисподней! Понятно?

Широким шагом он прошел в конец комнаты, вырвал комиксы из рук Джо Бэнгса и разорвал их. Обрывки бросил в мусорную корзину. – Те, кто думают, что я вас разыгрываю, пусть отныне не заблуждаются. Мы можем сэкономить друг другу две недели танцев на цыпочках для изучения друг друга, если вы будете с самого начала предполагать худшее. Я – дракон. Я – акула. Я – монстр. Я разжую вас и выплюну кости.

Он находился в постоянном движении, скользя из одного угла комнаты в другой, указывая, жестикулируя, рубя воздух рукой во время разговора. – На следующие два семестра вы принадлежите мне. Этот курс нельзя пройти или не пройти. Когда преподаю я – все проходят. Потому что я не даю никакого другого шанса.

Большинство из вас, если предоставляется выбор, не выбирают победу. И это гарантирует ваше поражение. Поэтому запомните: здесь у вас нет выбора. Как скоро вы поймете это, так скоро сможете выйти. – Он прервался. Оглядел всех.

Глаза были жесткие и маленькие. Он продолжил: – Я очень безобразен. Я это знаю.

Я не стану тратиться на доказательство обратного. Не ждите, что я буду другим.

И если в этой классной комнате кто-то должен приспособиться, то я жду, что это будете вы! Вопросы есть?

– Ага… – Один из клоунов с заднего ряда: – Можно выйти?

– Нет. Еще вопросы?

Их не было. Большинство из нас были ошеломлены.

– Хорошо. – Уайтлоу вернулся к кафедре. – Я жду стопроцентной посещаемости все сто процентов времени. Извинения не принимаются. В этом классе будет результат.

Большинство из вас используют свои обстоятельства, как причины не иметь результатов. – Он смотрел в наши глаза, словно глядел в души. – Об этом все, начнем немедленно! Отныне ваши обстоятельства – единственное, чем вы можете управлять, чтобы получать результаты.

Одна из девушек подняла руку: – А если мы заболеем?

– Вы планируете это?

– Нет.

– Тогда не должны беспокоиться.

Другая девушка: – А если…

– Стоп! – Уайтлоу поднял руку. – Видите? Вы уже пытаетесь найти себе лазейки.

Они называются: а если?… «А если я заболею?» Правильный ответ – не болейте! «Если моя машина сломается?» Сделайте, чтобы она не ломалась, или имейте запасной транспорт. Забудьте лазейки. Их нет! Вселенная не дает второго шанса. Я тоже. Будьте здесь. У вас нет выбора. Этот класс работает только так. Предположите, что я приставил револьвер к вашей голове. Так оно и есть – только вы еще не знаете, какой это револьвер, но факт есть факт: я держу револьвер у вашей головы. Либо вы здесь и вовремя, либо я нажму спусковой крючок и разбрызгаю ваши никчемные мозги по стене. – Он показал на стену.

Некоторые содрогнулись. Я обернулся посмотреть. И представил красно-серые брызги мозга на панели.

– Вам понятно? – Он принял наше молчание за согласие. – Хорошо. Можно продолжать.

Уайтлоу небрежно присел на краешек своего стола. Скрестил руки на груди и оглядел комнату.

Улыбнулся. Эффект был ужасающим.

– Теперь, – сказал он спокойно, – я расскажу о выборе, который вы сделаете.

Единственном выборе. Все остальное – иллюзии, или лучше сказать – лишь их отражения. Вы готовы слушать? Прекрасно. Вот этот выбор: или вы свободны, или вы скоты. Это все.

Он ждал нашей реакции. В комнате было много озадаченных лиц.

– Вы ждете продолжения, не так ли? Вам кажется, что надо сказать больше. Нет, продолжения нет. Это все. То, что вы ждете в качестве продолжения – просто определения, или приложения. Разговору об этом мы и посвятим остаток нашего курса. Звучит просто, правда? Но просто не получится – потому что вы будете упорствовать в отягощении, и потому что наш курс не просто об определениях этого выбора – он о переживании его. Большинству из вас это не понравится. Но курс не о том, что вам нравится. То, что нравится или не нравится, не есть законный базис для выбора в нашем мире. Вы научитесь этому здесь.

Так он начал.

Отсюда все пошло под гору – или в гору, в зависимости от точки зрения.

Уайтлоу никогда не входил в комнату, пока все не сядут и не приготовятся. Он говорил, что пройти курс – это наша обязанность; кроме того, он уже знает материал и этот курс предназначен только для нас.

Он всегда начинал одинаково. Когда решал, что мы готовы, он входил – и всегда входил, говоря: – Прекрасно, кто хочет начать? Кто хочет дать определение свободе? – И мы отчаливали…

Одна из девушек предложила: – Это право делать, что вы хотите, да?

– Слишком просто, – расценил он. – Я хочу сорвать вашу одежду и совершить с вами страстное сношение прямо здесь на полу. – Он сказал это абсолютно хладнокровно, глядя ей прямо в лицо. Девушка открыла рот; класс изумленно засмеялся; она зарделась. – Что меня остановит? – спросил Уайтлоу. – Кто?

– Закон, – сказал кто-то. – Вас арестуют. – Еще смех.

– Тогда я не совсем свободен, не так ли?

– Ну, ладно… свобода – это право делать, что хочешь, пока не нарушаешь права других.

– Звучит лучше – но как я определю, в чем это права? Я хочу делать атомные бомбы на своем заднем дворе. Почему я не могу?

– Вы подвергаете опасности других.

– Кто сказал?

– Ну, если бы я был вашим соседом, мне это не понравилось бы!

– Что же вы так обидчивы? Я же еще ни одну не сбросил.

– Но всегда есть шанс. Мы должны обезопасить себя.

– Ага! – сказал Уайтлоу, отбрасывая назад свои белесые волосы и наступая на несчастного студента: – Но теперь вы нарушаете мои права, когда говорите, что я не могу построить собственную атомную бомбу.

– Сэр, но это же нелепо. Каждый знает, что нельзя делать А-бомбу на заднем дворе.

– Да? Я этого не знаю. На самом деле, я мог бы ее сделать, если бы имел доступ к материалам, достаточно денег и времени. Принципы хорошо известны. Вы рассчитываете лишь на то, что у меня не хватит решимости довести дело до конца.

– Э-э… да, конечно. Но даже если вам удастся ее сделать, права отдельных лиц имеют меньший вес по сравнению с безопасностью целого общества.

– Ну, снова. Вы утверждаете, что права одной персоны более важны, чем права другой?

– Нет, я…

– Но именно так это звучит для меня. Вы говорите, что мои права имеют меньший вес по сравнению с чьими-то. Я хочу знать, как вы определите их. Вспомните, предполагается, что каждый из нас равен перед законом. А что вы будете делать, если мне кажется, что ваш подход несправедлив? Как вы проведете в жизнь ваше решение? – Уайтлоу внимательно смотрел на юношу. – Попробуем по-другому: пусть я – жертва чумы. Мне надо в больницу для лечения, но едва я достиг вашего города, вы начинаете стрелять в меня. Я утверждаю, что мое право на медицинскую помощь гарантирует мне вход в эту больницу, а вы утверждаете, что ваше право быть свободным от заразы дает вам лицензию на убийство. Чьи права нарушены больше?

– Это нечестный пример!

– Да? Почему же? Это происходит в Южной Африке прямо сейчас – и неважно, что по этому поводу говорит правительство Южной Африки, мы рассуждаем о правах. Почему же этот пример нечестен? Это же ваше определение свободы. Мне кажется, что-то неверно с вашим определением. – Уайтлоу глядел на несчастного юношу. – Ну?

Юноша покачал головой. Он сдался.

– Ладно, дам вам намек. – Уайтлоу снова повернулся к нам. – Свобода не имеет отношения к тому, что вы хотите. Это не значит, что вы не можете иметь, что хотите – наверное, можете. Но я хочу, чтобы вы понимали, что погоня за сладостями есть просто погоня за сладостями и ничего больше. У ней очень мало общего со свободой. – Он снова сел на краешек стола и огляделся. – У кого-нибудь есть другие идеи?

Тишина. Смущенная тишина.

Потом голос: – Ответственность.

– А? Кто это сказал?

– Я. – Юноша-китаец в углу.

– Кто-кто? Встань сюда. Пусть остальные увидят, как выглядит гений. Как твое имя, сынок?

– Чен. Луис Чен.

– Прекрасно, Луис. Повторите ваше определение свободы для этой деревенщины.

– Свобода означает быть ответственным за свои действия.

– Правильно. Вы получаете "А" за этот день. Вы можете отдыхать – впрочем, нет – скажите мне, что это значит?

– Это значит, вы можете построить атомную бомбу, сэр, но если вы не сделаете надлежащих предосторожностей, тогда правительство, действуя в интересах народа, имеет право предпринять меры, чтобы гарантировать безопасность или прекратить вашу работу.

– И да, и нет. Теперь надо определить еще кое-что. Права. Садись, Луис. Дай очередь другому. Поглядим на другие руки.

Другой юноша в углу. – «Права: то, что должно, юридические гарантии, или моральные принципы».

– Хм, – сказал Уайтлоу. – Вы удивили меня – это верно. Теперь закройте книгу и скажите: что это значит? Своими словами.

– Ну… – Парень запнулся. – То, что по праву ваше. Право чего-то… Право на что-то… Я думаю, это то, на что вы имеете право… – Он разволновался и замолк.

Уайтлоу желчно смотрел на него: – Прежде всего, нельзя использовать понятие для собственного определения. И, во-вторых, ничего никому не принадлежит по праву.

Мы уже говорили об этом, помните? Не существует таких вещей, как собственность; есть только контроль. Собственность есть лишь временная иллюзия, поэтому как может существовать такая вещь как права? Можно, конечно, настаивать, что вселенная должна обеспечить вам пропитание. – Уайтлоу внезапно улыбнулся. – И это на самом деле так, но работа на всю жизнь – собирать его.

Он возобновил свою атаку: – Внимание, я попытаюсь объяснить. Вся эта материя, называемая правами – всего лишь масса чепухи, которую болтают политики, потому что она хорошо звучит и люди поэтому голосуют за них. На самом деле они вас надувают, потому что все путают, нагромождая массу ерунды между вами и источником этого понятия. Поэтому я хочу, чтобы вы забыли на время всю чепуху по поводу прав, в которую вы верите. Истина в том, что все это не работает. На самом деле можно даже забыть о правах во множественном числе.

Существует лишь одно право – а оно вообще даже не является правом в традиционном значении этого слова.

Он был в центре комнаты. Он медленно поворачивался, встречаясь с нами глазами, пока говорил. – Определяющее условие взрослости есть ответственность. Что то единственное необходимое, чтобы испытать себя в ответственности? Очень просто – удобный случай. – Он помолчал немного, прежде чем нырнуть в это, потом повторил: – Удобный случай быть ответственным за себя. Вот так. Если вы упустите его, то вы не свободны, а все другие так называемые права излишни.

Права – это возможности по определению. А возможности требуют ответственности.

Поднялась рука: – А что с людьми, которые не могут позаботиться о себе?

– Вы говорите о безумных и незрелых. Именно поэтому у нас есть санитары и родители – следить за ними, убирать за ними, подтирать их попки и учить их больше не пачкать – и не пускать их одних в мир, пока они не научатся. Частью ответственности взрослых является забота, чтобы другие тоже имели возможность стать взрослыми и нести ответственность за себя. Умственно и физически.

– Но это же работа правительства…

– Что? Кто-то звонит в психушку – один из лунатиков убежал. Конечно ты не это имеешь в виду, сынок?

Юноша упорствовал: – Да, это.

– Ммм, окей, – сказал Уайтлоу. – Объяснись.

– Это – ответственность правительства, – сказал юноша. – По вашему определению.

– Разве? Нет, я говорил, что это ответственность народа.

– Правительство есть народ.

– Так ли? Это звучало не так, когда я смотрел в последний раз – следуя этой книге, правительство представляет народ.

– Так не честно, сэр, вы сами написали эту книгу.

– Я? – Уайтлоу посмотрел на текст в руках. – Да, действительно. Хорошо, очко в вашу пользу. Вы заставили меня извиниться за вопрос…

Юноша самодовольно огляделся. -… Но все же вы не правы. Нет, вы не правы только наполовину. Задача правительства – единственная причина, оправдывающая его существование – действовать в интересах членов популяции в делегированной области специфической ответственности. А теперь, что такое «делегированная область специфической ответственности»? – Уайтлоу не стал ждать, пока кто-нибудь попытается ответить – он напирал дальше. – Похоже, то, с чем большинство людей соглашается – независимо, хорошо это или плохо. Поймите это! Правительство, действующее в интересах членов популяции – и от их имени – будет делать все, на что оно делегировано, независимо от моральности совершаемого. Хотите доказательств – полистайте хорошую книгу по истории. – Он взял одну из книг со стола. – Хорошая книга по истории – та, что говорит вам, что случилось. Абзац. Забудьте те из них, которые объясняют вам историю – они отвлекают вас от возможности видеть всю картину.

Он снова присел на краешек стола: – Итак, правительство делает то, что вы хотите. Если вы не хотите ссоры с ним, вы с гарантией не выиграете. Суть дела в том, что любой, кто достаточно силен, чтобы принудить других людей к соглашению, обязан ссориться. Я хочу, чтобы вы поняли, что это не получение большинства. Игра заключается в том, что специфические сегменты национальной популяции заставляют остальных включиться в гигантскую военную организацию, агентство космических исследований, систему федеральных дорог, почту, агентство контроля за окружающей средой, бюро управления экономикой, национальный стандарт образования, службу медицинского страхования, национальный пенсионный план, бюро управления наймом и даже в обширную и сложную налоговую систему, так что каждый из нас может уплатить его или ее справедливую долю этим службам – хотим мы этого или нет прежде всего. – Уайтлоу ткнул в нас длинным костлявым пальцем, словно сорокопут, пронзающий клювом свою добычу в кустарнике. – Поэтому вывод неизбежен. Вы ответственны за действия вашего правительства. Оно действует от вашего имени. Оно – ваш служащий. Если вы не можете правильно руководить действиями вашего служащего, вы не владеете вашей собственностью. И вы заслужите то, что получите. Знаете, почему правительство находится сегодня в нынешнем состоянии? Потому что вы не выполнили вашу работу. Кроме того, чьей еще может быть ответственность? Можете ли вы представить кого-нибудь в здравом уме намеренно проектирующего такую систему? Нет – никто не сделал бы этого в здравом уме! Такая система постоянно попадает в руки тех, кто хочет манипулировать ею для краткосрочных прибылей – потому что мы позволяем им.

Кто-то поднял руку. Уайтлоу отмахнулся. – Нет, не сейчас. – Он улыбнулся. – Я не промываю вам мозги. Я знаю, что некоторые из вас думают так – я тоже видел передовицы в газетах, призывающие к концу политически ориентированных классов!

Позвольте сказать об этом сразу же: вы должны заметить, что я не говорил вам, что надо делать. Потому что я не знаю. Ваша ответственность – определить это для себя, тогда вы начнете создавать вашу собственную форму участия. Это единственный реальный выбор, полученный вами за всю вашу жизнь – будете вы участвовать, или нет. Вам надо обратить внимание, что неучастие это тоже решение – решение быть жертвой последствий. Откажитесь управлять своей ответственностью – и вы получите последствия. В любое время! На это можно делать ставки.

Поэтому здесь пролегает граница – обратите на это внимание. «Пусть это сделает Джордж» – это не только лозунг ленивого, это кредо раба. Если вы не хотите забот, и не хотите, чтобы о вас заботились – прекрасно: можете присоединяться к остальной скотине. Скотом быть уютнее – по этому признаку их можно распознать. Не жалуйтесь, когда они пошлют вас на консервную фабрику. Они оплатили эту привилегию. Вы продали ее им. Если хотите быть свободными, поймите: свобода не в том, чтобы быть в уюте. Она в том, чтобы завладеть и использовать возможность – и использовать ее ответственно. Свобода – это не уют. Это обязательство. А обязательство есть желание не быть в уюте. Это две цели не являются несовместимыми, однако чертовски мало свободных людей живут в достатке.

Свободный человек или свободный класс не просто выживает – он отвечает на вызов!

Уайтлоу был, конечно, прав. Почти всегда. Если б даже он был не прав, никто из нас не смог бы поймать его на этом. Через некоторое время мы поняли это очень хорошо.

Я знал, что он сказал бы. Что выбор за мной. Даже если бы я попросил его совета, он только сказал бы в ответ: – Я не могу ответить на этот вопрос за тебя, сынок. Ты уже знаешь ответ. Ты просто ищешь аргументы.

Верно.

…

Курс проходил в два семестра. К концу первого семестра Уайтлоу спросил: – Знает кто-нибудь, почему этот курс является основным?

– Если мы его не пройдем, нам не дадут диплома, – сказал один из бездумных шатал, кто обычно петушился в последних рядах. Пара его приятелей захохотали.

Уайтлоу ястребом поглядел на громадину через наши головы. За полсекунды он тщательно его изучил и сказал: – Это не тот ответ, который я ожидал, но принимая во внимание его источник, предполагаю, это лучшее, что можно ожидать.

Кто-нибудь еще?

Нет. Больше никого.

– Это будет первым вопросом на экзамене, – пообещал он. Кто-то застонал.

Уайтлоу вернулся к столу. Интересно, докучала ли ему хромота? Он не казался счастливым. Открыл папку, которую использовал как книгу преподавателя, и молча перелистывал страницы, пока не нашел нужную. Он изучал ее с задумчивой хмуростью. Потом снова посмотрел на нас: – Нет охотников?

Нет. Для этого следовало быть гораздо умнее.

– Очень плохо. Что ж, тогда попробуем другой способ. Кто думает, что для населения допустимо восстание против тирании?

Немедленно поднялось несколько рук. Потом еще несколько, помедленнее, словно из боязни добровольно оказаться в первых рядах. Потом еще несколько. Я тоже поднял руку. Очень скоро почти все подняли. Он указал на одного из уклонившихся: – А вы? Вы так не думаете?

– Мне кажется, следует уточнить термины. Они слишком общи. Что такое тирания?

Какая?

Уайтлоу выпрямился и поглядел на парня сузившимися глазами: – Вы находитесь в комнате для дебатов? Нет? Тогда вам надо считаться с этим. А вы делаете все, чтобы противостоять теме. Что ж, прекрасно, я сделаю это нагляднее… – Он закрыл книгу. -… пусть эта комната есть государство Миопия. Я – правительство. Вы – граждане. Далее, вы знаете, что правительства не свободны в своих действиях.

Поэтому первое, что я буду делать, это собирать налоги. Я хочу один кейси от каждого. – Он начал широкими шагами ходить в проходах между рядами. – Дайте мне кейси. Нет, я не шучу. Это – ваши налоги. Дайте мне кейси. Вы тоже. Извините, я не принимаю чеки или бумажные деньги. Что? Деньги у вас на ланч? Это жестоко, но нужды правительства – прежде всего.

– Это не справедливо!

Уайтлоу остановился с рукой, наполненной монетами: – Кто это сказал? Вывести его и казнить за призыв к бунту!

– Подождите! Разве не будет справедливого суда?

– Он только что был. Теперь замолкните. Вы казнены. – Уайтлоу продолжал собирать деньги. – Извините, нужны только монеты. У вас их нет? Не расстраивайтесь. У вас я соберу налоги в пятикратном размере. Рассматривайте это как штраф за уплату налогов бумажными деньгами. Благодарю вас. Благодарю вас – пятьдесят, семьдесят пять, один кейси, благодарю вас. Прекрасно, я получил сорок восемь кейси. Этого мне хватит на добрый ланч. Завтра каждый обязан принести еще по кейси. Я буду собирать налоги каждый день, начиная с сегодняшнего.

Мы нервно глядели друг на друга. Кто первым выразит недовольство? Разве это законно – преподаватель, собирающий со студентов деньги?

Нерешительная рука: – Э-э, сэр… ваше величество?

– Да?

– Э-э, можно задать вопрос?

– Мм… это зависит от вопроса.

– Можем мы узнать, что вы будете делать с нашими деньгами?

– Это больше не ваши деньги. Они мои.

– Но они были наши… -… а теперь мои. Я – правительство. – Он открыл ящик своего стола и шумно высыпал туда монеты. – Что? Ваша рука еще поднята?

– Ну, просто мне кажется, то есть всем нам кажется…

– Всем вам? – Уайтлоу поглядел на нас, подняв брови. – Я вижу перед собой мятеж? Кажется, мне лучше нанять армию. – Он прошагал в конец комнаты, указав на самых рослых парней в классе. – Вы, вы и вы, э-э, да, вы тоже. Пройдите вперед. Теперь вы в армии. – Он открыл ящик и зачерпнул монеты. – Вот по два кейси на каждого. Отныне не подпускайте близко к королевскому дворцу никого из этого сброда.

Четверо ребят смотрели неуверенно. Уайтлоу выдвинул их на позицию между собой и классом. – А теперь, что вы скажите?

– Мистер Уайтлоу! – Встала Дженис Макнейл, высокая черная девушка. – Хорошо! Вы объяснили свою точку зрения. А теперь верните каждому его деньги… – Дженис входила в студенческое правительство.

Уайтлоу показался между плечами двух самых рослых «солдат». Он улыбался. – Ха-ха, – сказал он. – Эта игра игралась насовсем. Что вы теперь станете делать?

Дженис осталась спокойна: – Я обращусь к высшим инстанциям.

Уайтлоу продолжал улыбаться: – Таких нет. Этот класс автономен. Видите плакат на стене? Это устав федеральной системы образования. Вы восемнадцать недель почти каждый день находились в этой комнате, но спорю, что все еще не прочитали его, не правда ли? Очень плохо, потому что это контракт, с которым вы согласились, когда вошли в эту классную комнату. У меня над вами тотальная власть.

– Что ж, конечно, я понимаю!, – разозлилась она. – Но я говорю сейчас о реальном мире. Вы должны отдать наши деньги!

– Вы не понимаете, – улыбался ей Уайтлоу. – Это и есть реальный мир. Прямо здесь.

И я ничего не должен. Федеральным правительством мне дана власть делать все, что необходимо, чтобы выполнить требования курса. А это включает налоги, если я посчитаю их необходимыми.

Она скрестила руки: – Тогда мы не сговоримся.

Уайтлоу пожал плечами: – Прекрасно. Я вас арестую.

– Что? Сошлете меня в директорский кабинет.

– Нет, я арестую вас, то есть прочитаю вам ваши права и брошу вас в застенок, под замок, в каталажку, в заключение, в Бастилию, в лондонский Тауэр, на Чертов остров и Алькатрас – я ясно выражаюсь?

– Вы шутите?

– Нисколько…

– Но это не справедливо!

– Ну и что? Вы уже согласились с этим, так на что же вы жалуетесь? – Он похлопал двух своих солдат. – Выбросите ее отсюда, и того другого парня тоже, что казнен раньше. Они автоматически провалили экзамен. – Армии Уайтлоу это было не по нутру, но они затопали по проходу.

Дженис искренне испугалась, смела свои книги и клипборд и вышла.

– Ждите за дверью, пока не закончатся занятия, – сказал Уайтлоу. – Кто еще сомневается в авторитете правительства?

Нет. Никто не сомневался.

– Хорошо. Уайтлоу сел и положил ноги на стол. – Я провалю каждого, кто откроет рот до перерыва. – Он достал яблоко и книгу, открыл ее и начал читать. Время от времени он с хрустом откусывал добрый кусок, напоминая о своем существовании.

Армия смотрела неуверенно: – Нам можно сесть, сэр?

– Конечно, нет. Вы на службе.

Остальные обменялись взглядами. В чем смысл спектакля? Парень, которому Уайтлоу рекомендовал вступить в клуб дебатов, наклонился и прошептал другу: – Он хочет, чтобы мы что-нибудь предприняли.

– Ну, ты и попробуй. Я не хочу, чтобы меня выбросили.

– Разве ты не видишь, что если мы все организуемся…

Уайтлоу внезапно встал, свирепо глядя. – Что такое? Призыв к моему ниспровержению? – Он подошел и, схватив недовольного за рубашку, вытащил его из кресла. – Я не допущу! – Он выволок парня из комнаты.

В короткое мгновение, когда он скрылся за дверью, начался бедлам.

– Он сбрендил… -… свихнулся… -… мы можем что-то сделать?

Я встал: – Слушайте! Нас больше! Мы не должны позволить ему…

– Заткнись, Джим. Ты просто вовлечешь нас в еще худщие неприятности!

– Дайте ему сказать…

– У тебя есть идея, Джим?

– Ну, нет… но…

Уайтлоу вернулся и я упал в свое кресло так быстро, что почувствовал жар.

Уайтлоу повернулся к своим войскам: – Что вы за армия? Я покинул комнату меньше, чем на минуту, и, вернувшись, застаю смутьянов из черни, призывающих к мятежу в проходах! Арестуйте и выгоните каждого, кто выражает недовольство – или я выброшу вас самих!

Нас было пятеро.

– Это все?, – взревел Уайтлоу. – Если вы кого пропустили, покатятся ваши головы!

Армия смотрела испуганно. После короткого совещания шепотом, они выхватили еще троих и выстроили под охраной. – Но я вообще ничего не говорил! – Джой Хабр был близок к слезам. – Скажи ему!, – обратился он к брату-близнецу.

– Говорил!, – заорал Уайтлоу, – и тоже выйдешь. Вам обоим лучше уйти, у вас обоих неприятности!

Нас собралось двенадцать в соседней классной комнате. Мы сидели, мрачно глядя друг на друга. Смущенные, озадаченные и очень переживающие. Мы слышали, как продолжал реветь Уайтлоу. Потом внезапно наступила тишина. Через мгновение к нам присоединились еще трое изгнанников.

– Что он сотворил? Казнил весь класс?

– Нет, объявил национальное молчание, – сказал Пол Джастроу. – Поэтому нас выкинул. Я передал записку. Он сказал, что я публикую призывы к измене.

– Что он пытается доказать?, – посетовала Дженис.

– Тиранию, мне кажется. С этого все началось, помнишь?

– Ну а нам-то что делать?

– Очевидно. Надо восстать!

– О, конечно! Нам не удалось даже рты открыть, чтобы пожаловаться! Как теперь они смогут организоваться?

– Мы можем организоваться, – сказал я. – Здесь. Мы образуем армию освобождения.

Другие студенты должны поддержать нас.

– Ты уверен? Он так запугал их, что они наделали в штанишки.

– Что ж, попробуем, – сказал, вставая, Хэнк Челси. – Я за.

– Считай меня, – сказал Джастроу.

Я встал: – Мне кажется, это единственный путь.

Встала Дженис: – Я… мне не нравится это, но я тоже участвую, потому что мы должны показать, что он не может так поступать с нами.

Встали еще двое парней и девушка. – Пошли, Джон. Джой?

– Нет. Я не хочу ни на кого вопить.

– Разве ты не разозлился?

– Я только хочу вернуть свои деньги.

– Пол?

– Он просто снова выбросит нас.

– Подожди, Джим, – сказала Мариетта. – Что ты вообще хочешь, чтобы мы делали?

Какой у тебя план?

– Мы пойдем туда и объявим, что диктатуре конец.

– О, конечно, а потом он снова завопит на нас и его армия снова нас выбросит.

Он нанял еще двух бандитов.

– Они не бандиты, они просто похожи.

– По мне все футболисты – бандиты. В любом случае их теперь шестеро. Так что ты собираешься делать?

Шесть человек начали отвечать одновременно, но Хэнк Челси поднял руку и сказал:

– Нет, подождите, она права! Нам нужен план! Давайте, попробуем так: мы откроем все три двери аудитории одновременно, это всех поразит. Потом, перед тем, как он что-нибудь скажет, девушки должны подойти к солдатам, нет, послушайте меня.

Спорю, они не захотят бить девушек. Все, что надо сделать, послать по девушке на солдата. Она должна крепко обнять его, поцеловать и сказать, чтобы он присоединялся к нам…

– Да, а потом что? -… и что мы будем платить им вдвое больше, чем он!

– Он платит им теперь по три кейси.

– Нет, они присоединяться к нам. Но только если каждая девушка возьмет по парню. Схватите его за руку и начните говорить с ним. Говорите, что хотите, и не отпускайте, пока он не согласится присоединиться к нам.

– Ага, правильно, мистер Большой Кулак. Значит, ты посылаешь женщин делать грязную работу. А что же будут делать мужчины?

– Мы должны подойти к боссу и потребовать обратно национальное богатство.

Мы обсуждали план несколько минут, за это время к нам присоединились еще двое изгнанников. Они вошли в революцию почти сразу и предложили несколько улучшений в атаке. Мы были почти готовы к действиям, когда Джой Хабр презрительно фыркнул и сказал: – А что, если кто-то пострадает? Как насчет этого?

Это ненадолго остановило нас и мы снова начали продумывать план. Но Пол Джастроу сказал: – Ну и что? Это ведь война.

– Нет, он прав, – сказал Хэнк. – Может, Уайтлоу все равно, если он причинит ущерб, но мы-то хотим быть армией освобождения. Мы не должны никому повредить.

– Пока они не доиграются, – пробормотал Джастроу.

– Нет, даже тогда, – огрызнулся Хэнк.

– Кто назначил тебя главным? Я этого не делал!

– Хорошо…, – поднял руки Хэнк. – Мы проголосуем…

– Нет!, – сказал я. – У нас есть план. Мы готовы идти! Армия не голосует!

– Теперь голосует!, – сказал Джастроу.

– Но не во время войны! Кто хочет голосовать?

– Я хочу снова обсудить план войны…

– О, ужас! И так начинается революция! Пусть лучше будет парламентская битва.

Подождите, у меня в сумке есть экземпляр «Правил парламентских дебатов»…

– Маккарти, заткнись! Ты – осел!

– Да? Тогда почему тебе можно молоть чепуху?

– Эй, подождите, мы отвлеклись от цели! Мы забыли, кто наш настоящий враг! – Хэнк Челси шагнул между нами. – У нас есть план! Давайте выполним его! Хорошо?

Джастроу скептически взглянул на протянутую руку Челси. – Мне это не нравится…

– Э-э, Пол, пошли, – сказали Мариетта и Дженис, потом подхватил еще кто-то, Пол явно был в замешательстве, пожал плечами и сказал: – Ладно, – и мы пошли и вторглись на курс глобальной этики мистера Уайтлоу.

Он был готов.

Все столы были сдвинуты, образуя баррикаду на полкомнаты. Королевство Миопия построило линию Мажино.

Мы остановились и посмотрели друг на друга.

– Я слышала о паранойе, но это уже явное сумасшествие!, – сказала Дженис.

– Да. Я говорил, что это не сработает, – проворчал Пол.

– А теперь что нам делать?, – сказала Мариетта.

Мы стояли, обмениваясь взглядами. – Мы сможем это снести?

– Надо попробовать, – сказал я. – Но не думаю, что это способ, которым мы решим проблему.

– Окей, мистер Мегабайт, – сказал Пол Джастроу. – Каково твое предложение?

– У меня его нет. Я просто сказал. Я не думаю, что физический способ – это ответ. Мне кажется, надо использовать наши мозги. – Потом я замолчал, осознав, что сквозь барьер смотрю на Уайтлоу. Он что-то набирал на клипборде, но приостановился и рассматривал меня с легкой усмешкой. – Э-э…, – попытался я продолжить, но связь мыслей нарушилась. – Устроим совещание. В холле. У меня есть идея.

Мы промаршировали в холл. Я сказал: – Мне кажется, нам надо войти и попытаться провести мирные переговоры.

– Он не станет с нами договариваться.

– Станет, – сказал я.

– Почему ты так уверен?

– Потому что они не смогут выйти отсюда, пока не договорятся с нами. У нас та сторона аудитории, где двери. Я не думаю, что они захотят карабкаться с третьего этажа.

Несколько секунд все в тишине оценивали мою идею. Было почти видно, как зарождался смех.

– Да, пошли. Есть у кого платок? Нужен белый флаг.

Мы промаршировали обратно и объявили: – Мы пришли с миром. Мы хотим достичь соглашения.

– Почему я должен говорить с вами? Вы – шайка радикалов и подрывных элементов, выброшенных из системы, потому что не хотели сотрудничать с нею.

– Это система не работает, – сказала Дженис. – Мы хотим лучшую.

– Да, – сказала Мариетта. – Такую, в которой мы были бы частью.

– Вы уже часть системы. Вы – бунтовщики. Нам нужны бунтовщики для примерного наказания.

– Но мы больше не хотим быть бунтовщиками!

– Очень плохо, – сказал Уайтлоу из-за барьера. – Вы – создатели трудностей.

Ваша единственная роль – быть бунтовщиками. Вы годитесь только для этого. – Мы видели его улыбку.

– Вы должны взять нас назад, Уайтлоу…, – сказал Пол Джастроу.

– Что? Я ничего не должен!

– Нет, должны, – сказал я. – Вы не сможете выйти из аудитории, пока мы не выпустим вас.

– А-а-а, – сказал он, – вы нашли, чем можно торговаться. Ладно, что вы хотите?

– Мы хотим назад наши деньги!, – пронзительно завопил Джой Хабр. Джой?

– Мы хотим вернуться в класс, – сказала Дженис. -… амнистии!, – сказал Пол. -… честной игры!, – сказал я. -… уважения!, – сказала Мариетта. -… прав человека, – сказал Хэнк тихо и мы все повернулись посмотреть на него. – Что?

Но Уайтлоу улыбнулся: – Вы – ваше имя? Челси? Хорошо. – И он отстучал пометку на клипборде. – Пятерка за день. Теперь поглядим, сможете ли вы удержать это. В чем состоят эти права?

Хэнк стоял перед барьером из столов, сложив руки: – Никаких налогов больше, мистер Уайтлоу, пока мы не договоримся, как будут тратиться деньги. Никаких исключений из класса, пока не проведено справедливое слушание. Никакого несправедливого применения силы. Мы хотим иметь право быть несогласными с вами и право выражать свое несогласие свободно без того, чтобы нас выбрасывали.

– Это моя аудитория и законы, которые я ввожу, будут применяться, как мне захочется.

– Что ж, мы хотим, чтобы этот закон изменился.

– Прошу прощения, но этот закон придуман не мной. Я не могу изменить его.

– Это не имеет значения. Вы можете изменить способ, которым вы ведете занятия в своем классе. Вы говорили, что автономны. Давайте договоримся о некоторых изменениях, которые сделают этот класс приемлемым для всех.

– С каких это пор студенты имеют право говорить преподавателям, как учить.

– С тех пор, как у нас двери!, – закричал Пол.

– Ш-ш-ш!, – сказал Хэнк.

– Кто назначил тебя президентом?

– Ты не замолкнешь? Предполагается, что один говорит за всех!

– Я не согласен!

– Не имеет значения, согласен ты или нет, – таково положение вещей!

– Ты такой же, как он! Ну, ладно, черт с тобой! – Пол прогрохотал в конец комнаты и, сердито глядя, уселся.

Хэнк в легкой панике оглядел остальных: – Слушай, народ, если мы не будем сотрудничать друг с другом, дело не пойдет. Мы не должны показывать слабости.

– Да, – сказала Дженис, – Хэнк прав. Мы не должны увязнуть в междуусобных склоках.

– Да, но никто не давал тебе лицензию на захват всего, – сказала Мариетта. – Пол прав. У нас не было выборов.

– Погодите, – сказал я, – я не хочу спорить и согласен с тобой, что мы должны собраться вместе или мы, конечно, будем разбиты, но мне кажется, нам надо понять, что каждый из нас участвует в этом восстании по разным причинам и каждый из нас хочет иметь свой голос в переговорах. Я хочу того же, что и Пол – быть услышанным.

– Можно мне, – выступил вперед Джон Хабр, молчаливый близнец. – Давайте напишем список наших требований и проголосуем, что мы хотим, чтобы Уайтлоу придерживался их.

Хэнк сдался: – Хорошо. У кого есть бумага? Я запишу.

– Нет, – сказал Джон. – Мы пустим их на экран, где каждый сможет их видеть. Я думаю, весь класс должен обсудить их и проголосовать. Это годится, мистер Уайтлоу?

– Разве у меня есть выбор?

Джон казался пораженным: – Э-э… нет. Конечно, нет.

– Мне можно сделать предложение?, – спросил Уайтлоу.

– Э-э… хорошо.

– Давайте разберем эту гору мебели, чтобы мы могли работать в более цивилизованной обстановке. Война отложена до поступления дальнейших указаний.

Довольно быстро мы снова выглядели как нормальная аудитория и вместо тиранства Уайтлоу тихо стоял в сторонке, по временам внося предложения.

Список требований в пять минут вырос до тридцати пунктов.

Уайтлоу просмотрел их, фыркнул и сказал: – Не будьте глупцами.

Реакция класса простиралась от «Как? Что плохого в этих требованиях?» до «У вас нет выбора!» Он поднял руку: – Пожалуйста, я хочу, чтобы вы все снова посмотрели на список.

Большинство ваших жалоб кажутся законными, но поглядите еще раз и вы кое-что заметите в ваших требованиях.

– Ну, некоторые из них пустяковы, – сказал Пол Джастроу. – Например, номер шесть. Нет роскошным рубашкам. Может, это важно для Дуга, но какая разница всем остальным?

Дженис сказала: – Некоторые избыточны, например, право выражать себя свободно включает право на собрания, право свободной речи и право публикаций, поэтому не надо включать в список все три, так?

Тогда загудели другие голоса со своими мнениями. Уайтлоу поднял руку, установить тишину. Он сказал: – Вы, конечно, правы. Важно иметь защиту от каждой ситуации, упомянули мы ее или нет. Я предполагаю, что вы ищете зонтик, под которым можно действовать – правило на все случаи жизни.

Он позволил нам немного поспорить, потом снова вернул нас к сути дела: – Ваши требования допустимы. Взгляните снова на свои требования и попробуйте сплавить их в одно-два предложения.

Мы поступили по его совету. С небольшой помощью мы пришли к следующему: – Правительство должно быть подотчетно народу в своих действиях. Народ должен иметь право свободно выражать свои различия.

– Поздравляю, – улыбнулся Уайтлоу. – А что произойдет, если я откажусь принять это?

– У вас нет выбора, – сказала Мариетта.

– Почему?

– Потому что мы просто восстанем снова.

– Ага. А что, если я найду еще несколько футболистов?

– Вы не сможете нанять столько, сколько нужно.

– Я повышу налоги.

Это вызвало несколько стонов и немедленный ответ одного из парней, который не был выслан: – Где записывают в повстанцы?

– Вот потому у вас нет выбора, сказал Хэнк. – У вас нет налоговой базы.

– Вы правы, – сказал Уайтлоу, вернувшись на свое место. – Хорошо, тогда мы пришли к соглашению по данному пункту? То есть, если правительство не подотчетно своим гражданам, то граждане имеют право устранить это правительство силой, если в этом есть необходимость?

С этим были согласны все.

– Понятно. Лягаться следует в последнюю очередь. «Если в этом есть необходимость.» Очевидно, это включает открытое восстание. А как насчет терроризма? Как с убийством? И на какой основе вы решаете, что эти акции необходимы?

Пол Джастроу все еще сердился. Он сказал: – Когда для нас не остается другого образа действий.

– Хорошо, обсудим это. Ваше восстание было оправдано?

Всеобщее согласие.

– Потому, что я не хотел слушать, что вы говорите, верно?

Снова согласие.

Уайтлоу сказал: – Предположим, я устроил бы ящик для жалоб. Восстание еще было бы законным?

Каждый из нас задумался. Я поднял руку: – Что бы вы делали с жалобами из ящика?

Уайтлоу улыбнулся: – Выбрасывал в конце дня, не читая.

– Тогда, да, – сказал я. – Восстание было бы законным.

– А если бы я читал жалобы?

– И что бы делали с ними?

– Ничего.

– Оно было бы законным.

– Что, если бы я удовлетворял те, с которыми согласен? Все, которые не причиняли бы неудобства мне лично?

Я обдумал это. – Нет, это все еще недостаточно хорошо.

Уайтлоу смотрел с раздражением: – Что же народ хочет?

– Справедливую систему рассмотрения жалоб.

– А-га, теперь мы кое-что получили. Начали теперь понимать? Ваше кредо очень милое, но оно бесполезно без правовых гарантий, стоящих за ними. Такого рода систему вы просите, э-э, Маккарти, не так ли?

– Да, сэр. Например, арбитраж из трех студентов. Вы выбираете одного, мы выбираем другого и они выбирают третьего. Отцовский профсоюз применяет такую систему для улаживания разногласий.

– Хорошо, предположим я введу декретом такую систему?

– Нет, сэр, за нее следует проголосовать. Мы все должны согласиться с нею.

Иначе мы останемся в положении, когда вы нам диктуете.

Уайтлоу кивнул и посмотрел на часы: – Поздравляю. Чуть более чем за час вы прошли путь больший, чем тысячи лет человеческой истории. Вы свергли правительство, установили новую конституцию и создали судебную систему, которая должна скрепить все. Прекрасная работа за день.

Прозвенел звонок. Мы использовали все девяносто минут лекции. Когда мы начали собирать книги, Уайтлоу поднял руку: – Постойте, останьтесь на местах. Сегодня вы не пойдете на следующую лекцию. Не беспокойтесь, преподаватели предупреждены. Они знают, что вас ждать не надо. Кому-нибудь надо выйти? Окей, перерыв десять минут. Возвращайтесь сюда и будте готовы к двенадцати-сорока.

Когда мы возобновили, Джой Хабр первым поднял руку: – Когда мы получим назад наши деньги?

Уайтлоу сурово посмотрел на него: – Вы не поняли? Вы их не получите.

Правительство всегда играет в свою пользу.

– Но… но… мы думали, это было…

– Что? Игра? – Уайтлоу несколько разозлился. – Разве вы не заметили? Это было тирания! Стали бы вы свергать правительство, если б не думали, что я играю в свою пользу? Конечно, нет!

– Я хочу только вернуть свои деньги…

– Теперь это часть национального богатства. Даже если б я хотел вернуть их, то не смог бы. Я свергнут. Новое правительство должно решить, что делать с деньгами.

В аудитории снова поднялось напряжение. Дженис встала и сказала: – Мистер Уайтлоу! Вы были неправы, забрав наши деньги!

– Нет, не был, как скоро я объявил себя правительством, я получил свои права.

Это вы были неправы, отдавая их мне. Каждый из вас. Вы! – Он показал на первого студента, отдавшего кейси. – Вы были неправы, отдав мне первую монету. Почему вы сделали это?

– Вы мне сказали.

– Я обещал вам что-нибудь взамен?

– Нет.

– Я обещал, что отдам их, когда все кончится?

– Нет.

– Тогда почему вы мне их дали?

– Э-э…

– Правильно. Вы подарили их мне. Я их не отнимал. Так почему вы говорите, что я единственный, кто был не прав!

– У вас была армия!

– Не было, пока вы не дали мне деньги, чтобы платить ей. – Он сказал всей аудитории: – Вашей единственной ошибкой было промедление. Вам следовало восстать, когда я объявил себя вашим правительством. У меня не было права так делать, но вы мне позволили. Вы должны были потребовать ответственности тогда, прежде чем я получил достаточно денег, чтобы нанять армию.

Он был прав. Он взял нас тогда. Мы все были в легком замешательстве.

– Ну и что же нам теперь делать, – вздохнула Мариетта.

– Не знаю. Я больше не правительство. Вы меня свергли. Вы отобрали мою власть.

Все, что я теперь делаю – это следую приказам. Вашим приказам. Я сделаю с деньгами все, на что будет согласно большинство.

Меньше тридцати секунд заняло вынести резолюцию, требующую возврата всех фондов, собранных бывшей налоговой системой.

Уайтлоу кивнул и открыл ящик стола. Он начал считать монеты: – Ха, у нас проблема: вас в аудитории сорок четыре, но здесь только тридцать кейси. Если вы помните, бывшее правительство потратило восемнадцать кейси на армию.

Четверо встали, чтобы внести еще одну резолюцию, требующую возврата доходов, выплаченных бывшим членам Имперской Гвардии. Уайтлоу наложил вето: – Извините, это значит упасть в сферу конфискаций. Вспомните бумажку в пять кейси, которую я взял несправедливо. У нас произошло восстание, потому что вы не хотели иметь правительство, способное на это. Теперь вы заставляете новое правительство делать то же самое.

– Это другое…

– Нет! Конфискация – это конфискация! Не имеет значение, кто проводит конфискацию – личность всегда что-то теряет!

– Но… как же мы исправим предыдущую несправедливость?

– Я вообще не знаю. Теперь вы – правительство. Вы должны сказать мне.

– Так почему мы не можем просто вернуть деньги?

– Потому что армии платили честно. Они делали свою работу и им платили справедливую плату за то, что они делали. Вы не можете забрать эти деньги, потому что они теперь принадлежат им.

– Но у вас не было права отдавать им деньги!

– Нет, было! Я был правительством!

Тогда встал Хэнк Челси: – Подождите, сэр! Мне кажется, все поняли, чему вы хотите нас научить. Мы должны найти справедливый способ справиться с проблемой, не так ли?

– Если б вы смогли это сделать, то были бы лучшим преподавателем, чем я. За одиннадцать лет, что я веду этот курс, ни разу не был найден способ, который одновременно был бы и справедливым и законным, чтобы забрать деньги из кармана одной личности и переместить их в карман другой. – Он жестом попросил Хэнка сесть. – Подумайте вот над чем: правительство – любое правительство – есть ни что иное, как система перераспределения богатства. Оно забирает деньги у одной группы людей и дает их другой группе. И когда случается, что достаточно много людей решает, что им не нравится способ перераспределения богатства, то правительство заменяется другим, более нравящимся людям. Как произошло здесь. Но нельзя использовать новое правительство для исправления всех несправедливостей предыдущего, если не создавать гораздо больше проблем, которые надо будет решать. Вы закончите правительством, полностью сконцентрированном на прошлом, а не на настоящем. Это прямой путь к неудаче. Если вы хотите выиграть в этой игре, надо иметь дело с реальными обстоятельствами, а не с теми, которые должны быть, или которые вам больше по душе. Другими словами, влиять только на то, что вы обязаны контролировать. Это единственный способ получить результаты.

Реальным вопросом тогда является такой: что вы должны контролировать? Наверное, мы потратим остаток семестра, занимаясь им. А сейчас давайте справимся с нашей проблемой. – Он открыл ящик стола. – Вас сорок четыре, а здесь только тридцать кейси. Если вы не станете требовать возврата денег у шести членов Имперской Гвардии, то все еще не хватает восьми кейси. И один из вас пострадал по меньшей мере еще на четыре кейси, потому что я взял у него пятерку.

Было выдвинуто, обсуждено и одобрено возвратить четыре кейси Джеффу Миллеру, чтобы его потери стояли вровень с нашими. В национальном богатстве осталось двадцать шесть кейси. Теперь, чтобы возвратить деньги равным образом не хватало двенадцать кейси.

Встал один из бывших членов Имперской Гвардии: – Вот, я возвращаю добавочные два кейси, что Уайтлоу уплатил мне. Я думаю, что несправедливо мне удерживать их. – Он толкнул приятеля, который тоже встал: – Да, я тоже. – Еще два бывших солдата отстригли свое, но последние два просто сидели в конце аудитории со сложенными руками.

– Мы заработали их честно. У нас было звание.

– Что ж, – сказал Уайтлоу, – это сокращает национальный долг до двух кейси.

Неплохо. Теперь все, что надо решить, – кто получит короткую соломинку.

– Это не справедливо, – снова сказала Мариетта.

Уайтлоу согласился: – Вы начинаете понимать. Не имеет значения, как сильно мы хотим, но правительство не может быть справедливым для каждого. Не может. Лучшее, что можно сделать, обращаться с каждым одинаково несправедливо.

Стоящая в аудитории проблема решилась окончательно, когда Джон Хабр понял, что кейси не являются неделимыми. Тридцать шесть студентов, каждый из которых уплатил один кейси налогов, получили по девяносто четыре цента. Осталось двадцать восемь центов. Уайтлоу начал совать их в карман, но Хэнк Челси быстро сказал: – Извините, но это национальное богатство. Мы выберем кого-нибудь, сохранять его, если вы согласны.

Уайтлоу передал их с улыбкой. – Вы научились, – сказал он.

26

– Хорошо, – сказал Уайтлоу. – Очевидно, в нашем маленьком экзерсисе заключен смысл. Нет, опустите руки. Я скажу это явным образом. Не существует такой вещи, как правительство.

Он оглядел аудиторию. – Вот в чем дело. Покажите мне правительство. Покажите мне хоть какое-нибудь правительство. – Он снова жестом опустил наши руки: – Забудьте. Вам не удастся. Вы сможете показать некоторые здания, некоторых людей, некоторые правила, записанные на бумаге, но не сможете показать правительство. Потому что такой вещи нет в физической вселенной. Это просто нечто придуманное. Оно существует, только если мы согласны, что это так. Вы только что доказали это сами. Мы согласились, что нам нужен персонал управления, и мы согласились принять некоторые правила, как именно следует управлять. Эти соглашения и есть правительство. Ничего более.

Сколько власти получает правительство зависит от того, сколько соглашений установлено. Если согласно достаточно много народа, мы можем построить несколько зданий, нанять некоторых людей для работы в них и для выполнения наших соглашений. А теперь вопрос: как вы узнаете, является ли что-нибудь делом правительства или нет – то есть, делом людей, которых мы наняли работать в наших зданиях и исполнять для нас наши соглашения? Как они узнают, чем управлять? Где критерии?

Нет, опустите руки. Это слишком просто. Лицо, место или вещь находятся в юрисдикции правительства, если они нарушают правительственные соглашения. Если не нарушают, то не находятся.

Правительство не управляет людьми, которые придерживаются соглашений. Они не нуждаются в управлении. Они являются ответственными. Делом правительства является управление теми людьми, которые нарушают соглашения. Вот и все. Все правительства содержат людей управления, чтобы придерживаться соглашений, особенно теми, кто управляет.

Уайтлоу задумчиво двинулся в конец комнаты. Он словно медленно рассуждал вслух:

– Далее, управление есть принятие решений, правильно? Кто-нибудь не согласен?

Так, вопрос вот в чем: где руководящая линия, по которой руководители принимают свои решения? Где мерная палочка? – Он оглядел нас.

Марсия или кто-то другой: – Соглашения, конечно. Правила.

Уайтлоу фыркнул: – Ничего подобного. Правила являются просто контекстом, это санкция на решения. На самом деле история нации делается мужчинами и женщинами, которые не придерживаются правил. История – это список тех, кто нарушает соглашения.

Каждый раз, когда соглашения нарушаются, личность, ответственная за эти соглашения, тоже проходит проверку. Итак, что же эта личность использует в качестве руководящей линии, особенно, когда не существует руководящих линий?

Где источник выбора этой личности? – Уайтлоу сунул руки в карманы пиджака и медленно повернулся, убеждаясь, что мы все внимательно слушаем. Заговорил он низким и тихим голосом: – Истина в том, что абсолютно каждый отдельный выбор – есть отражение целостности индивидуума, делающего его.

Вы, наверное, захотите отметить: все, что мы делали в нашей стране, все, что мы натворили – хорошего или плохого – почти за два с половиной века, было сделано из-за отсутствия целостности, или недостатка единства людей, подобных нам, которые должны были принимать решения и быть ответственными за них, особенно когда они знали, что эти решения будут непопулярными.

Я ожидал, что за этим последует. Он вернулся, сел за свой стол, глядя на нас с предвосхищающим выражением лица.

– Были ли Московские соглашения справедливыми?, – отрывисто спросил он.

Класс разделился. Некоторые думали, да, некоторые – нет. Большинство колебалось.

Уайтлоу сказал: – Что ж, посмотрим на это с точки зрения остального мира. Как мы выглядим для них?

– Мы являемся домом свободы, страной храбрости – все беженцы стремятся сюда, – сказал Ричард Кхам Туонг. У него были миндалевидные глаза, коричневая кожа и вьющиеся светлые волосы. Он произнес это с гордостью. – Люди приезжали сюда за свободой. Мы – источник надежды.

– Ага, – сказал Уайтлоу неубежденно. Он поднялся и небрежно встал напротив Ричарда Кхам Туонга: – Позвольте мне привести немного статистики. Половина населения мира ежедневно ложится спать голодными. На этой планете почти шесть миллиардов людей, но только триста миллионов имеют счастье жить в Соединенных Штатах, потребляющих ежегодно одну треть ресурсов планеты. Кстати, большую часть прошлого века эта доля была близка к половине. Вы думаете, это справедливо?

– Э-э…, – Ричард понял, что вопрос риторический и сделал единственное, что мог. Он сел.

– Или позвольте по-другому, – продолжал Уайтлоу. Он просто насмехался над Робертом, мы все поняли это. – Предположим мы заказали пару пиццы на класс.

Получится двадцать два очень тонких ломтика пиццы, достаточно, чтобы каждому хватило на один укус. Но когда она появляется, я беру пятнадцать ломтиков себе и заставляю вас воевать за то, что осталось. Это справедливо?

– Риторический вопрос, сэр. Очевидно, это не справедливо.

– Ну и что, вы думаете, мы должны с этим делать?

– Все, что можем, мне кажется.

– Хорошо. Посмотрим. Вы согласны отдать всю свою одежду, кроме той, что на вас?

Вы согласны жить на одну чашку риса с бобами в день? Вы согласны отдать свой автомобиль? И всю электроэнергию? Потому что надо сделать именно такое жертвоприношение, каждому простому американцу следовало бы отдать гораздо больше, прежде чем мы смогли бы начать выплачивать долги другим нациям. Вы готовы согласиться с подобным?

В аудитории стояла тишина. Никто не хотел принять такое первым.

– Все прекрасно, – ободрил Уайтлоу. – Вы должны были заметить, что я совсем не готов голодать.

– Окей, так мы эгоистичны – в этом суть?

– Именно в этом. Вот так мы выглядим для остального мира. Как свиньи. Богатые, толстые и эгоистичные. Вернемся к аналогии с пиццей. Здесь сижу я с пятнадцатью ломтиками. Вы позволите мне уйти с ними?

– Конечно, нет.

– Так вы считаете, что справедливы, ограничивая меня?

– Конечно.

– Хорошо, теперь вы понимаете часть предпосылок Московских договоров. Да, была война, и Московские соглашения были следствием этого. Очень большая их часть была следствием представления, что Соединенные Штаты эгоистичны с мировыми ресурсами.

– Подождите, – сказал Пол Джастроу. – Это только в глазах других наций.

Существуют аргументы и другой стороны, не так ли?

– Не знаю, – невинно сказал Уайтлоу, его голубые глаза искрились. – Существуют?

Скажите мне.

Пол Джастроу сел, нахмурившись. Ему надо было подумать.

Джой Хабр поднял руку: – Сэр, я прочел где-то, что проблему, с которыми Соединенные Штаты сталкивались большую часть своей истории, были проблемы успеха, а не неудачи.

– Уточни?

– Ну… я имею в виду, э-э, я надеюсь, что понял это правильно. Статья говорила, что размер успеха пропорционален величине вложенной энергии, и что все технологические прорывы, случившиеся в нашей стране, могли произойти только из-за громадного объема ресурсов, доступных для решения проблемы.

– И?…

– Ну, суть в том, что это оправдывает наш гигантский аппетит на энергию. Надо заправить топливо в самолет, если хотим, чтобы он летал. Другие нации мира извлекают пользу из наших прорывов. Они могут покупать плоды технологии, не делая инвестиций во все исследования. Э-э, статья в качестве примера называла энергетические спутники. Бедная нация, ограниченная по территории, не обязана развивать всю космическую программу, чтобы заиметь энергетическую станцию в космосе. Они могут купить ее у нас всего за два миллиона кейси. Соединенные Штаты потратили миллиарды кейси, развивая индустриальное использование космоса, но выиграли все.

– Понятно, и это все оправдывает?

– Разве было бы лучше, если бы мы потратили эти деньги на еду для бедных? Еще и сегодня у нас была бы масса бедного народа, но не было бы энергетических станций в космосе. А энергетические станции могут со временем сделать возможным для бедных наций накормить весь свой народ.

Уайтлоу смотрел непроницаемо. – Если бы вы были одним из этих бедняков, Джой, что бы вы чувствовали? Нет, позвольте сказать определеннее. Если вы – бедный фермер, а ваша жена и трое детей так плохо питаются, что впятером вы весите меньше ста кило, что бы вы чувствовали?

– Э-э… – Джой тоже сел.

Куда гнет Уайтлоу? Многие студенты начинали злиться. Мы неправы, наслаждаясь тем, что у нас есть?

Пол Джастроу высказался за всех. Он низко ссутулился в кресле и гневно сложил руки на груди: – Это наши деньги, – сказал он. – Разве у нас нет права тратить их, как мы хотим?

– Звучит хорошо за исключением, что не все эти деньги наши. Вспомните, большую часть столетия мы потребляли почти половину мировых ресурсов. Что если это и их деньги тоже?

– Но это не их деньги – это были их ресурсы. И они продали их нам на свободном рынке.

– Они обвиняют нас, что мы манипулируем свободным рынком в своих интересах.

– А они не манипулируют?

– Этого я не говорил. – Уайтлоу тщательно пытался сохранить нейтральность. Он поднял руку: – Я не хочу повторять все аргументы, мы не об этом сегодня, но вы начали понимать природу разногласия? Вы понимаете законность обоих точек зрения?

Всеобщий шепот признания прошел по аудитории.

– Теперь, – сказал Уайтлоу, – мы понимаем, как группа людей может принять решение, действующее на всех, и, однако, это решение может быть несправедливым.

Большинство наций на этой планете думают, что Московские соглашения справедливы. А вы?

Мы обдумали это. Некоторые покачали головами.

– Почему нет? – Уайтлоу указал на студента.

– Наша экономика было почти разрушена. Ее восстановление заняло более десятилетия.

– Тогда почему мы согласились с этими договорами?

– Потому что альтернативой была война…

– Они превосходили нас числом…

– У нас не было выбора…

– Хорошо, хорошо… – Он снова поднял руку. – Все это очень хорошо, но я хочу, чтобы сейчас вы подумали вот о чем. Не может оказаться так, что ваше восприятие несправедливости договоров является пристрастным, продуктом вашей собственной субъективной точки зрения?

– Э-э…

– Ну…

– Конечно, но…

– Нет, – сказал Пол Джастроу. Все обернулись. Он продолжил: – Не имеет значения, сколько людей говорят, что это правильно или неправильно. Мы потратили всю лекцию, чтобы понять, что любое решение правительства будет несправедливо для кого-нибудь, но хорошее правительство пытается минимизировать несправедливость.

– Ага, – кивнул Уайтлоу. У него было выражения адвоката дьявола и приятный, уклончивый тон голоса. – Разве не этому посвящены Московские договора?

Установить более справедливое распределение мировых ресурсов?

– Да, но это было сделано плохо, договора были конфискационными. И вы продемонстрировали нам, что нельзя исправлять старое зло, чтобы при этом не создавать новое.

Уайтлоу поднял клипборд и сделал пометку: – Вы правы. – Он сел на краешек своего стола и совершил нечто весьма необычное для Уайтлоу – понизил голос. Он сказал: – Большая часть нашего курса должна посвящаться Московским договорам, чтобы вы понимали, почему они были необходимы. Мне кажется, теперь вы понимаете, почему так много американцев негодовали. Они чувствовали, словно их несправедливо наказали за успех. А для других наций не имело значения, что все наши исследования, наши данные и компьютерное моделирование показывали, что большая часть их голодающего населения была за пределами спасения, они считали, что обязаны сделать попытку…

– Но не с помощью наших ресурсов…

– Погоди немного, Пол, – сказал Уайтлоу, нехарактерно вежливо. – Позволь мне закончить. Не имело значения, что мы чувствовали. Мы оказались в меньшинстве.

Другие нации этого мира пришли увидеть, что мы станем сотрудничать, хотим мы этого или нет. Что им моделирование – они все еще хотели попробовать спасти свое голодающее население. Да, путь к этому был выбран несправедливым, я хочу, чтобы вы это ясно поняли, но это было наилучшее решение, к которому они смогли прийти. Да, оно было карательным…

Он остановился перевести дыхание. Он слегка посерел. Дженис Макнейл сказала: – Почему до сих пор так не объясняли? То есть, всегда говорили, что это наша собственная благородная жертва помощи остальному миру. Я никогда не слышала раньше, что они держали пистолет у нашего виска.

– Что ж, чему вы захотите раньше поверить? Что вы совершили что-то из-за милосердия, или потому что вас принудили? Если бы вы были президентом, что было бы легче продать электорату?

– О, – сказала она, – но разве никто не заметил?

– Конечно, заметила масса народу. И они высказывались очень громко, но никто не хотел им верить. Вспомните, большинство людей с таким облегчением восприняло уход от ядерной войны и они хотели верить, что это было доказательством благородства обоих сторон. Они легче верили в это, чем в то, что кто-то шантажировал другого под столом. Недовольных назвали экстремистами, кстати, вам не стоит попадать в экстремисты. Легче, когда вы недооцениваете правду, которую не хотите слышать. И вспомните: любая непопулярная идея выглядит экстремистской, поэтому вы отвечаете за то, как ее представите. Почти всегда опасно быть правым, и уж определенно опасно быть правым слишком рано.

– Ну, э-э, теперь-то правительство знает? Я имею в виду, что мы собираемся делать? Или что делаем?

Уайтлоу сказал: – Процесс принятия решения начался почти двадцать лет назад. Мы делаем это каждый день. Мы выживаем. Мы продолжаемся и мы участвуем.

Видите, эту часть всего труднее принять. В ретроспективе, а сегодня у нас есть преимущество опыта прошедших двадцати лет, мы видим: было сделано то, что, вероятно, было лучшим при данных обстоятельствах. Если вы хотите взглянуть с националистической точки зрения, договоры были только временными препятствиями, потому что они не искалечили нас навсегда. И, кроме того, договоры сделали возможным для нас общаться с миром в атмосфере сократившейся враждебности, потому что они наконец почувствовали, что сравняли счет.

Теперь вам следует узнать, как именно мы выплатили наши репарации. Мы поставляли еду и сельскохозяйственные машины вместо денег, мы давали им энергетические спутники и приемные станции. Таким образом у всех них был настоятельный интерес в продолжении нашей космической программы. Мы поставляли учителей и инженеров. Мы экспортировали себя…

Внезапно, три года спустя и в тысяче миль от того места, монета упала. Уайтлоу никогда не сказал этого прямо, но стало совершенно ясно, что мы проиграли войну. И мы знали, что ее проиграли, было похоже, словно мы активно сотрудничали в процессе собственного наказания. Или нет?

Существовало множество правительственных программ, которые обрели себя только в ретроспективе, трудовые армии, например. Предполагалось, что это мирное решение проблемы массовой безработицы – части были в точности, как в регулярной армии, только что не упражнялись с оружием, однако, сколько надо, чтобы научиться с ним обращаться? Шесть недель?

А космическая программа? Как скоро мы заимели катапульты на Луне, ни один город на Земле не был в безопасности. Нам не нужны стали атомные бомбы, мы могли сбрасывать астероиды.

А все эти поставки продовольствия и сельскохозяйственной техники помогли нашей экономике больше, чем их, потому что мы обрели возможность переоборудовать наши сборочные линии на основе нового поколения технологии.

А все эти энергетические спутники – каждое государство, получившее его, зависело от нас при его эксплуатации.

А экспорт более полумиллиона учителей в бедные страны – следующее поколение мировых лидеров выросло на американских ценностях.

В этом было безумно много смысла. Я почти представил себе президента, говорящего: – Что, если мы притворимся проигравшими?

Я вспомнил коробочку с фальшивым дном и анфиладу комнат на тринадцатом этаже.

Ничего нельзя спрятать навсегда, можно только переключить внимание ищущего в неверном направлении.

Остальной мир хотел увидеть свидетельства военного строительства, а мы маскировали его под видом восстановления экономики, репараций и гражданского решения проблемы безработицы. И лучше всего – вещи были в точности такими, какими казались, даже если таковыми не были.

И еще кое-что…

Даже класс Уайтлоу был подделкой.

Я всегда удивлялся, почему существовало Федеральное агенство образования.

Теперь увидел смысл. Под видом обучения истории, как мы проиграли войну, Уайтлоу учил нас, как выиграть следующую, даже не начав боев. Он учил, как перехитрить врагов, потому что это легче, чем победить их.

Я почувствовал, словно граната разорвалась в моем животе. Граната, которую Уайтлоу засунул мне в глотку три года назад и которая ждала так долго, чтобы взорваться.

Прежде я никогда не думал о Специальных Силах – они были просто еще одной военной частью, специально тренированной для кризисных ситуаций. Я думал, что это означает природные катастрофы и бунты, и не понимал, что имелись вторые Специальные Силы, спрятанные в месте, где никто не стал бы искать – внутри регулярных Специальных Сил…"